Неточные совпадения
И, подтверждая свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед
спектаклем костюм,
в котором он должен был
играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова
в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он сообщал шепотом, захлебываясь словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
В городе между тем, по случаю этого
спектакля, разные небогатые городские сплетницы, перебегая из дома
в дом, рассказывали, что Пиколова сделала себе костюм для Офелии на губернаторские, разумеется, деньги
в тысячу рублей серебром, — что инженер Виссарион Захаревский тоже сделал себе и сестре костюм
в тысячу рублей: и тот действительно сделал, но только не
в тысячу, а
в двести рублей для Юлии и
в триста для себя; про Вихрова говорили, что он отлично
играет.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж
играть что-либо на благородных
спектаклях, так непременно надо что-нибудь большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они
в самом деле делают что-то умное и большое; даже председатель казенной палаты не с таким грустным видом сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
Дама сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные
спектакли — не для того, чтобы
играть что-нибудь на этих
спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать на репетициях о чем-нибудь, совсем не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра
в костюмы театральные и, может быть, делала это даже не без цели, потому что
в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление на своего сурового обожателя: он смотрел на нее, как-то более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
Значит, все равно, что свинья, бесчувственный, и то без слез не могу быть, когда оне
играть изволят; слов моих лишаюсь суфлировать по тому самому, что все это у них на чувствах идет; а теперь, хоть бы
в Калуге, на пробных
спектаклях публика тоже была все офицеры, народ буйный, ветреный, но и те горести сердца своего ощутили и навзрыд плакали…
Мое знакомство с Н.И. Пастуховым произошло
в первых числах августа 1881 года
в саду при театре А.А. Бренко
в Петровском парке, где я служил актером.
В этот вечер я
играл в «Царе Борисе» Хлопко и после
спектакля с Н.П. Кичеевым, редактором «Будильника», вдвоем ужинали
в саду.
Последние два
спектакля, как было и далее во всех городах, я не
играл, а выехал
в Кострому готовить театр.
10 мая труппа еще
играла в Нижнем, а я с Андреевым-Бурлаком приехал
в Казань устраивать уже снятый по телеграмме городской театр. Первый
спектакль был 14 мая,
в день коронации Александра III.
Последний
спектакль,
в котором я принимал участие, был «Лес». Я
играл Петра и угощал изящнейшую Гламу-Мещерскую подсолнухами, вынимая их из кармана своей поддевки, и та с удовольствием их щелкала, а Бурлак потом сказал мне при всех...
Идут
в молчании акт за актом. Думали сперва, что или Офелию, или королеву будет
играть Райчева, но и
в королеве появилась Микульская. Где же Райчева? Стали заглядывать во время антрактов
в кассу: как бы кассир не сбежал, но нет, он продает билеты на будущие
спектакли. Большинство уже уверено, что смотрят
спектакль даром: деньги обратно собираются требовать.
Играли шесть дней
в неделю; по субботам и накануне больших праздников
спектакли не разрешались.
Халтура существовали издавна, но под другими названиями, а то и совсем без названий: находились предприниматели, собирали труппу на один-два
спектакля где-нибудь на фабрике по заказу и
играли. Актеры получали разовые и ездили, причем первые персонажи во втором классе, а вторые —
в третьем.
Бывали с этим колоссом и такие случаи:
в семидесятых годах, во время самарского голода, был
в Москве,
в Немчиновке, поставлен
спектакль в пользу голодающих. Шло «Не
в свои сани не садись». Русакова
играл Николай Христофорович, а остальных изображал цвет московских любителей:
В. А. Mорозова (Дуню), Н. Л. Очкина, С. А. Кунича, Дм. И. Попов и другие.
В следующем
спектакле «Ревизора», перед Рождеством, я уже
играл Добчинского, и эта роль осталась за мной и далее. Вася
играл почтмейстера, и мы оба по очереди следили за выходами.
Вообще тогда, не раз участвуя
в спектаклях в разных провинциальных театрах, я никогда не видел, чтобы
играли по печатному экземпляру, и писанные — думаю, что с одного оригинала, именно такого же, какой я видел у Песоцкого, — были во всех театрах.
Помню курьез.
В числе любителей был
в Москве известный гробовщик Котов. Недурно
играл. Поставил он «Свадьбу Кречинского» и сам
играл Кречинского. Зал бушевал, аплодируя после первого акта, ведь после каждого
спектакля Котов угощал публику ужином — люди все были свои.
Кручинина. Нет, я и родилась здесь, и провела почти всю молодость. Я сначала хотела мимо проехать — меня ждут
в Саратове и
в Ростове; но ваш антрепренер узнал о моем проезде и упросил меня
сыграть несколько
спектаклей, чтобы поднять сборы, которые у него плохи, и я не жалею, что здесь осталась.
Дни проводил я
в этой тишине,
в церковных сумерках, а
в длинные вечера
играл на бильярде или ходил
в театр на галерею
в своей новой триковой паре, которую я купил себе на заработанные деньги. У Ажогиных уже начались
спектакли и концерты; декорации писал теперь один Редька. Он рассказывал мне содержание пьес и живых картин, какие ему приходилось видеть у Ажогиных, и я слушал его с завистью. Меня сильно тянуло на репетиции, но идти к Ажогиным я не решался.
Она не
играла, но на репетициях для нее ставили стул на сцене, и
спектаклей не начинали раньше, пока она не появлялась
в первом ряду, сияя и изумляя всех своим нарядом.
Балясников выступил вперед и произнес дерзкую речь,
в которой между прочим сказал, что я зазнался, считаю себя великим актером, употребляю во зло право директора и из дружбы к Александру Панаеву, который
играет гадко, жертвую
спектаклем и всеми актерами.
В первом
спектакле,
в комедии Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние», Дмитриев
играл Неизвестного с большим успехом.
В начале 1806 года студенты дали другой
спектакль и разыграли пиесу того же Коцебу «Бедность и благородство души»,
в которой Дмитриев
играл роль Генриха Блума также с большим успехом, уступавшим, однако, успеху
в роли Неизвестного.
Это был последний университетский
спектакль,
в котором я
играл, последнее мое сценическое торжество
в Казани.
Брат и сестра, они невинно и смешно
играли в любовь, не подозревая
в себе актеров, которые шутя готовятся к завтрашнему трагическому
спектаклю, не зная, сколько правды
в их веселой игре.
Наши дамы по субботам домашних
спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и
играть в карты.
Через месяц после «Двух Фигаро» составился опять
спектакль у князя Ив. Мих. Долгорукова. Я сам напросился
сыграть какую-нибудь роль, и хозяин с благодарностью принял мое предложение; кажется,
спектакль состоял из небольшой комедии Н. И. Хмельницкого «Нерешительный, или Семь пятниц на неделе», и также маленькой комедии Коцебу «Новый век»;
в последней я
играл старого купца или банкира Верлова.
Спектакль был миленький, но должно признаться, что Кокошкин говорил правду: это были пиески!
Летом у нас, то есть
в доме Кокошкина, был еще
спектакль, который можно назвать прощальным; он был приготовлен секретно для сестры Кокошкина, Аграфены Федоровны,
в день ее именин, женщины редкой по своей доброте и добродетельной жизни: мы
сыграли маленькую комедию Коцебу «Береговое право» и комедию Хмельницкого «Воздушные замки».
Я помню, что Кокошкин предлагал ему чрез меня принять участие
в наших
спектаклях, а именно:
сыграть роль Верхолета
в «Хвастуне» Княжнина, роль, которую он некогда игрывал с успехом, Ильин отвечал мне, что российскому статскому советнику, по его мнению, неприлично выходить на сцену, но что он благодарит за приглашение и очень будет рад посмотреть наш
спектакль.
Остальное время пребывания моего
в Москве до 15 июня было исключительно поглощено двумя
спектаклями,
в которых
играл Шушерин, о чем я довольно говорил
в моих о нем воспоминаниях.
Кокошкин, страстный охотник
играть на театре, подкрепленный моим горячим сочувствием, не замедлил завести у себя
в доме благородные
спектакли,
в которых впоследствии принимал участие и Загоскин, хотя он вовсе не имел сценических дарований и притом был забывчив, рассеян и очень способен приходить
в крайнее смущение.
Она пела,
играла на рояли, писала красками, лепила, участвовала
в любительских
спектаклях, но все это не как-нибудь, а с талантом; делала ли она фонарики для иллюминации, рядилась ли, завязывала ли кому галстук — все у нее выходило необыкновенно художественно, грациозно и мило.
Я употреблял совершенно противоположную методу: я всегда говорил Троепольской перед выходом на сцену, что мне как-то нездоровится, что я чувствую какую-то слабость или что я совсем не расположен сегодня
играть, чувствую себя как-то не
в духе, и просил ее помочь мне спустить
спектакль кое-как, переваливая пень через колоду.
Я по совести скажу, что хорошо
играл Старна, но вот какое странное приключение случилось со мной: „Фингала“ приказано было дать на эрмитажном театре; русские
спектакли на нем давались довольно редко, и обыкновенно лучшие актеры, занимавшие главные персонажи, получали подарки какими-нибудь драгоценными вещами; я ни разу не
играл в Эрмитаже, не получив перстня.
Он положил начало местному «Музыкально-драматическому кружку» и сам принимал участие
в спектаклях,
играя почему-то всегда только одних смешных лакеев или читая нараспев «Грешницу».
— Нет-с, мы не водевили будем
играть, но, как люди образованные, можем
сыграть пиесы из хорошего круга. Я предлагаю мою комедию, которую все вы знаете и которая некоторым образом одобрена вами, а
в заключение
спектакля мы дадим несколько явлений из «Женитьбы» Гоголя — пресмешной фарс, я видел его
в Москве и хохотал до упаду.
Рымов одной своей физиономией насмешит всех; Матрена Матвевна будет тверда
в своей роли; ну, а если прочие
сыграют и посредственно, то все-таки
спектакль сойдет хорошо.
Ведь каждый обыватель когда-нибудь да
играл на любительском
спектакле, а
в золотые дни студенчества неистовствовал на галерке
в столичном театре.
Я только один раз был на сцене, когда
играл Макарку
в любительском
спектакле, но я судорожно напрягал воображение и ответил...
Я
играл любителя театра, а роль переодевающегося семь раз приятеля
играл П. Н. Семенов, бывший тогда подпрапорщиком
в Измайловском полку, которого я нарочно для этого
спектакля познакомил с домом Шишковых.
Граф тогда всю знать к себе
в театр пригласил (мест за деньги не продавали), и
спектакль поставили самый лучший. Любовь Онисимовна должна была и петь
в «подпури», и танцевать «Китайскую огородницу», а тут вдруг еще во время самой последней репетиции упала кулиса и пришибла ногу актрисе, которой следовало
играть в пьесе «герцогиню де Бурблян».
Анатоль целые утра проводил перед зеркалом, громко разучивая свою роль по тетрадке, превосходно переписанной писцом губернаторской канцелярии, и даже совершенно позабыл про свои прокурорские дела и обязанности, а у злосчастного Шписса, кроме роли, оказались теперь еще сугубо особые поручения, которые ежечасно давали ему то monsieur Гржиб, то madame Гржиб, и черненький Шписс, сломя голову, летал по городу, заказывая для генеральши различные принадлежности к
спектаклю, то устраивал оркестр и руководил капельмейстера, то толковал с подрядчиком и плотниками, ставившими
в зале дворянского собрания временную сцену (
играть на подмостках городского театра madame Гржиб нашла
в высшей степени неприличным), то объяснял что-то декоратору, приказывал о чем-то костюмеру, глядел парики у парикмахера, порхал от одного участвующего к другому, от одной «благородной любительницы» к другой, и всем и каждому старался угодить, сделать что-нибудь приятное, сказать что-нибудь любезное, дабы все потом говорили: «ах, какой милый этот Шписс! какой он прелестный!» Что касается, впрочем, до «мелкоты» вроде подрядчика, декоратора, парикмахера и тому подобной «дряни», то с ними Шписс не церемонился и «приказывал» самым начальственным тоном: он ведь знал себе цену.
Сегодня вечером должен был состояться
спектакль,
в котором она, Маша Рыжова,
играла довольно видную роль.
Вдруг, знаешь, отворяется дверь и входит князь Прочуханцев, давнишний мой друг и приятель, тот самый, что
в любительских
спектаклях всегда первых любовников
играет и что актрисе Зрякиной за один поцелуй свою белую лошадь отдал.
Поеду к коменданту, заявлю, что труппа отказывается
играть в этом
спектакле»…
Но это был не единственный
спектакль с Верочкой — Позняковой, на котором я присутствовал
в Малом театре.
В мой приезд для постановки"Однодворца"начальство так было заинтересовано талантом, открытым
в школе И.
В.Самариным, что устроило пробный
спектакль в таком же составе, какой
играл передо мной
в танцевальной зале Театрального училища.
Другой обломок той же романтической полосы театра, но
в более литературном репертуаре, Лаферрьер, еще поражал своей изумительной моложавостью, явившись для прощальных своих
спектаклей в роли дюмасовского"Антони", молодого героя, которую он создал за тридцать лет перед тем. Напомню, что этот Лаферрьер
играл у нас на Михайловском театре
в николаевское время.
В память моих успехов
в Дерпте, когда я был"первым сюжетом"и режиссером наших студенческих
спектаклей (
играл Расплюева, Бородкина, городничего, Фамусова), я мог бы претендовать и
в Пассаже на более крупные роли. Но я уже не имел достаточно времени и молодого задора, чтобы уходить с головой
в театральное любительство.
В этом воздухе интереса к сцене мне все-таки дышалось легко и приятно. Это только удваивало мою связь с театром.
Тургеневу он не прощал и приятельства с таким"лодырем"(так он называл его), как Болеслав Маркевич — тогда еще не романист, а камер-юнкер, светский декламатор и актер-любитель, стяжавший себе громкую известность за роль Чацкого
в великосветском
спектакле в доме Белосельских, где он
играл с Верой Самойловой
в роли Софьи.
Он раньше,
в Петербурге же,
играл Хлестакова
в том знаменитом
спектакле, когда был поставлен"Ревизор"
в пользу"Фонда"и где Писемский (также хороший актер) исполнял городничего, а все литературные"имена"выступали
в немых лицах купцов,
в том числе и Тургенев.
"Александринка"тогда еще была
в загоне у светского общества. Когда состоялся тот
спектакль в Мариинском театре (там
играла и драматическая труппа), где
в"Грозе"Снеткова привлекла и петербургский"монд", это было своего рода событием.